Time is an ocean but it ends at the shore
Мораль предохраняла от отчаяния и прыжка в "ничто" жизнь людей и сословий, притесняемых и угнетаемых именно людьми, ибо бессилие перед людьми, а не перед природой, вызывает наиболее отчаянное озлобление к жизни. Мораль относилась к властителям, насильникам, вообще к "господам", как к врагам, от которых необходимо защитить обыкновенного человека, т.е. прежде всего поднять в нем мужество и силу. Мораль, следовательно, учила глубже всего ненавидеть и презирать то, что составляет характернейшую особенность властителей: их волю к власти. Эту мораль отменить, отвергнуть, разложить - значило бы в обратном смысле ценить и воспринимать этот столь ненавистный инстинкт. Если бы страдающий, угнетенный человек потерял веру в свое право презирать волю к власти - он вступил бы в полосу самого безнадежного отчаяния. Но это было бы только в том случае, если б эта черта лежала в самом существе жизни, если б выяснилось, что даже под личной воли к морали скрывается "воля к власти", что сама его ненависть и презрение тоже особая "мощь-воля". Угнетенный понял бы, что стоит на одной почве со своим угнетателем и что перед ним у него нет ни преимуществ, ни прав на высшее положение.
Скорее наоборот! Жизнь не имеет иных ценностей, кроме степени власти - если мы предположим, что сама жизнь есть воля к власти. Мораль оградила неудачников, обездоленных от нигилизма, приписывая каждому бесконечную ценность, метафизическую ценность, и указывая им место в порядке, не совпадающем ни с мирской властью, ни с иерархией рангов - она учила подчинению, смирению и т.д. Если предположить, что вера в эту мораль погибнет, то неудачники утратят свое утешение - и погибнут тоже.
Гибель принимает здесь форму самообречения на гибель, в виде инстинктивного подбора всего того, что должно губить. Вот симптомы этого саморазрушения неудачников: самовивисекция, отравление, опьянение, романтика — и прежде всего — инстинктивное побуждение к поступкам, вызывающим смертельную вражду со стороны имеющих власть (как бы воспитание себе самому палачей), воля к разрушению как воля еще более глубоко заложенного инстинкта, инстинкта саморазрушения, устремления в «ничто».
Нигилизм — как симптом того, что неудачникам нет больше утешения, что они уничтожают, чтобы быть уничтоженными, что они, оторвавшись от морали, не имеют больше оснований «покоряться своей судьбе», что они становятся на почву противоположного принципа и со своей стороны также хотят власти, принуждая властвующих быть их палачами. Это и есть европейская форма буддизма, осуществление «нет» после того, как всякое существование потеряло свой «смысл».
Скорее наоборот! Жизнь не имеет иных ценностей, кроме степени власти - если мы предположим, что сама жизнь есть воля к власти. Мораль оградила неудачников, обездоленных от нигилизма, приписывая каждому бесконечную ценность, метафизическую ценность, и указывая им место в порядке, не совпадающем ни с мирской властью, ни с иерархией рангов - она учила подчинению, смирению и т.д. Если предположить, что вера в эту мораль погибнет, то неудачники утратят свое утешение - и погибнут тоже.
Гибель принимает здесь форму самообречения на гибель, в виде инстинктивного подбора всего того, что должно губить. Вот симптомы этого саморазрушения неудачников: самовивисекция, отравление, опьянение, романтика — и прежде всего — инстинктивное побуждение к поступкам, вызывающим смертельную вражду со стороны имеющих власть (как бы воспитание себе самому палачей), воля к разрушению как воля еще более глубоко заложенного инстинкта, инстинкта саморазрушения, устремления в «ничто».
Нигилизм — как симптом того, что неудачникам нет больше утешения, что они уничтожают, чтобы быть уничтоженными, что они, оторвавшись от морали, не имеют больше оснований «покоряться своей судьбе», что они становятся на почву противоположного принципа и со своей стороны также хотят власти, принуждая властвующих быть их палачами. Это и есть европейская форма буддизма, осуществление «нет» после того, как всякое существование потеряло свой «смысл».